– Что же со мной случилось, где я, и кто я вообще? Офицер войск специального назначения Российской федерации 21 века или всё же мальчишка подросток из далёкого 18 века? Все образы переплетались в сознании, в каком-то непонятном, хаотичном порядке. Он вслушался в себя, стараясь хоть как то почувствовать своё тело. Вот в мозг ударила боль от обретавшего чувствительность тела. Кололо ноги и руки, зудела тянущей болью поясница, а веки были словно налитые свинцом. Алексей напрягся и очень, очень медленно приоткрыл глаза.

Сумрачная комната, в которой он лежал, слабо освещалась из того небольшого и мутноватого оконца, что было на противоположной от кровати стене. Свет, исходящий от него был какой-то сероватый. Похоже, что уже наступало утро, и сейчас за окном ещё только светает. Справа раздавалось негромкое похрапывание. Алексей скосил глаза и увидел спящую сидя на стуле дворовую бабу Прасковью, что была в господских прислугах и исполняла все дела по дому от уборки и стирки, до помощи в готовки на кухне и вообще делая всё то, что только от неё требовалось.

Перед Прасковьей стоял небольшой столик с потухшим огарком свечи в бронзовом подсвечнике, а рядом с ним был медный чайник-поильник с длинным и изгибистым носиком. Алексей почувствовал сильнейшее чувство жажды и невольно облизал языком свои пересохшие губы. – Пить…Пить… – ещё раз тихо прошептал он. Баба перестала храпеть и приоткрыла глаза.

– Ой, батюшки святы! Ляксей Петрович в себя пришёл! – заголосила она заполошно и резко вскочила со своего стула. Раздался близкий шум в коридоре и в светёлку влетел дядька Матвей, а за ним подбежали ещё дворовые. Затем раздался громкий топот и в комнату ворвался сам хозяин Егоровского поместья батюшка Пётр Григорьевич. Все вокруг разом расступились и он, низко наклонившись, начал оглаживать своими дрожащими пальцами рук лоб и щёки сына.

– Живой, живой, очнулся мой мальчик!

Алексей попытался было приподняться, но у него из этого ничего не вышло, слишком ещё слабым было его тело. В сознании всё поплыло, и он вновь провалился в забытье.

– Говорил же я вам любезный мой Пётр Григорьевич, более всего нашему больному сейчас нужен покой и полная тишина. Он только три дня как перенёс, такой страшный удар небесным электричеством в виде молнии и начал было приходить в себя, а тут вы его со всей своей дворнёй, давай же на радостях то волновать. Эдак, неокрепшая психика мальчика вообще ведь может сломаться, и тогда я уже ничего не смогу вам гарантировать. Покой, покой и ещё раз покой батенька! Пусть даже сиделки на цыпочках рядом с ним ходят и только в соседних комнатах, потом шепотом говорят.

– Хорошо, хорошо Иннокентий Данилович, виноваты, что уж мне тут оправдываться, – развёл руками хозяин поместья перед уездным врачом. – Да уж больно обрадовались мы ведь здесь все, как только увидели, что наш Лёшенька в себя пришёл. – Не изволите ли в кабинете чая отпить, а перед ним ещё и пару рюмочек настойки отведать? У моей ключницы клюковка цельный год в холодном погребе настаивалась. Таких настоек в нашем Козельском уезде вы уже нигде не откушаете более, уверяю вас Иннокентий Данилович. Чай уж не грех ведь по такому то случаю? Значит, говорите, сейчас уже должен на поправку сынок мой пойти? – и мужчины неспешно удалились в хозяйский кабинет.

Алексей лежал с закрытыми глазами и его мучили думы. Кто же он такой на самом-то деле. Только недавно ещё он был Лёшкой, младшим сыном местного помещика Егорова, отставного офицера проживающего со всей семьёй из двух сыновей и дочки в Козельском уезде, верстах эдак в двадцати от самого городка. Всё эту жизнь дворянского сына он помнил весьма отчётливо и ясно. Это была его жизнь, и это было его родное тело. Но тут же рядом стояла и жизнь совсем другого человека из такого далёкого 21 века, с его судьбой, чувствами, и со всеми теми знаниями и навыками, каких вообще даже в помине не могло быть у дворянского недоросля. Одновременно со всем этим обе эти такие разные судьбы и личности сейчас, в этом вот лежащем на постели мальчишке, каким-то весьма странным образом совмещались воедино в одно целое. Они сливались в нём, и как бы дополняли друг друга. И не было у него тут разделения на того или на другого человека. Оба этих сознания совершенно разных людей, сейчас просто совершенно растворились вдруг друге, рождая при этом нового человека, родившегося одновременно в 18 и в 20 веке. И со всем этим ему нужно было теперь, как то жить.

Алексей открыл глаза и поймал на себе напряжённый взгляд дядьки Матвея.

– Пить, – прошептал он. И воспитатель торопливо вставил в губы носик поильника.

– Пейте, пейте Ляксей Петрович. Всё, прямо так, как и сказал нам учёный дохтор. Что придёте вы в себя совсем скоро, а там уже дальше и в крепком сознании с Божьей то помощью будете. Пейте водицу и ничего не говорите сейчас только. Иннокентий Данилович строго настрого приказали вам не волноваться и всем нам вас не в коем разе не волновать. А батюшка, так и вовсе за нераденье кнута дворне пообещал. А вам самому надобно лишь пока спать побольше, да и силов набраться.

Алексей жадно отпил из носика живительной влаги и без сил откинулся на подушки.

Время в светёлке бежало очень медленно, из всех новостей пересказываемых ему словоохотливыми сиделками они были лишь о том, что у соседки Акулины куры вдруг крупными яйцами начали нестись, такими, что аж не в пример больше чем у всех остальных будут в поместье, а ещё и в крапинку такую рыжую. Никак она, какой особый заговор для того знает? Не зря же и её родный батюшка Мефодий Селантьевич кузнецом у нас в деревне был отменным. Кузнецы то, они ведь такие! Они ведь особливую связь с потусторонними силами имеют! Вот и, передал он, небось, своей любимой доченьке малую толику того свово умения. У него, у самого-то вона как получалось ранее удачно зубы всем рвать. Со всех окрестных селений страдальцы сюда обращались. А всё почему? А все, потому что опять же он заговор на то тайный знал.

– В соседней Татьяновке, у помещика Горюнова, Ваську Рыжего, до полусмерти рассказывают, чуть было кнутом не запороли. А всё почему? А потому как дерзкий и нерасторопный вдруг этот холоп стал. Видать не отошёл ещё молодой мужик от горя, с тех пор как его Февронья при родах померла. А кучер Кузьма, тот, что энто барское наказание самолично исполнял, потом по большому секрету конюху поведал, что этого Ваську теперяча в солдатчину отдадут, при каком новом рекрутском наборе.

– В нашей Егорьевке и в самом поместье всё чинно и спокойно, Ляксей Петрович, только вот Савва с Никитой разодрались былочи в кровь. Что уж у них там произошло бестолковых, все теперь только думают да гадают, и кажется теперь всему обществу, что видать по всему, здеся, в этой ссоре виноват Никитка. Он ведь ещё с парней на Ефросинью то заглядывался. Да ведь она по батюшкиному веленью за Савву то замуж вышла. А Никите то вот всё сухота да печаль как видно по ней сердце гложет, до сих пор ведь он её с парней всё позабыть не может.

Из более «информативного» было только общение с батюшкой и с уездным доктором Иннокентием Даниловичем, навещавшим больного еженедельно. Послушав дыхание пациента, и внимательно все осмотрев и ощупав, врач, как правило, уделял какое-то время и на разговоры не связанные с лечением. Оно, в общем-то, продвигалось весьма успешно и состояние Алёши теперь уже не взывало никакого беспокойства. Почему было бы не поговорить доктору с таким любознательным и умным пареньком, имевшим свой, не по годам зрелый взгляд на многие окружающие его вещи и события.

– Бригадир Суворов наголову разгромил под Ореховом в Польше конфедератов, и теперь генералу Апраксину осталось только разогнать всю эту спесивую шляхту по своим местечкам, а кого-то и вовсе в Сибирь переселить, и можно уже будет выводить войска из Речи Посполитой для войны с Турецкой Портой. Теперь-то поляки уже навеки успокоятся и будут себя вести, как и подобает верноподданным Российской империи. А на Днестре князь Александр Михайлович Голицын вот вот возьмёт эту сильнейшую крепость Хотин и турком тогда уже точно не поздоровиться, хотя конечно, надо признаться, что уж больно долго он под ней стоит. Ну да Бог даст полгода, от силы ещё год пройдет, и война эта должна уже закончиться. Пора бы и нам в долгом мире пожить, только ведь недавно мы закончили ту тяжёлую войну с Пруссией, а тут и ещё вона какая напасть из османов нашлась.